#вслух@marimodesu
#авторское@marimodesu
Москва - это такое специальное место для неприкаянных. Приехать сюда откуда-нибудь - еще полбеды, у счастливых мигрантов есть железобетонное объяснение всем своим противоречивым и неуютным чувствам. Я, дескать, не дома, окружение враждебное, я один на все сколько-там-нынче-колец. И можно маяться с чистой душой.
Рожденным же в Нерезиновой достается вместе с первым вздохом особое московское проклятие, а что проглочено перед первым криком уходит после последнего вздоха, это дело известное, только непонятно, в каких кругах. Здесь у всех по венам течет осознание непринадлежания. Если по-простому, невысказанный внутренний вопрос: "Понятно, что тут я не на своем месте, но если не здесь, где мое место? - и страшная, но верная догадка, - Ох ты ж боже, а есть ли у меня место вообще?"
Я, как сертифицированный рожденный-внутри-садового, могу сказать, что нет. Поэтому мы и мечемся, трясемся, цепляемся за родные глупости, конечно, Москва - старая столица, купеческая, а как иначе, когда все, за что удается удержаться - мешок со скарбом и клочок земли?
Из москвичей выходят отличные дауншифтеры, просто глаз радуется: одни думают - придурь, другие - просветление после медитации над Керуаком, а что на самом деле - черт знает. Принимают ли бывшие экономисты собственную безземельную натуру или просто от безысходности в дорожных проповедников подаются - неведомо. Факт в том, что поток идет стабильный, и, наверное, это что-то значит.
Если бы я был весь из себя продвинутый космополит с магическим мышлением, начал бы катить вдохновенную телегу про то, что всем надо принять свою неприкаянность и дружно вознестись на другой уровень сознания (совмещая это дело с ритуальным автостопом по одной из модных нынче для просветленных из среднего класса стран), но я так не умею. Вообще проповеди не моя стезя, я больше люблю описание. Пейзаж практически.
Потому и смотрю на всех (на себя): боязливых, робких, наглых, пробивных, бьющих лоб о пороги компаний, и собирающих мелочь в фонтанах. Неприкаянные-окаянные, где нам голову преклонить случится, где сердце успокоится, успокоится ли, в жизни или нет, шут знает.
Все-то он знает, этот шут.
